На Букмейте начал выходить книжный сериал Евгении Некрасовой «Кожа» о приключениях американской рабыни Хоуп и русской крестьянки Домны, которые меняются своими идентичностями. Мы поговорили с писательницей о работе над книгой, исторической достоверности и коллективной травме — общей и для России, и для США.
Откуда взялась идея «Кожи»
Я уже несколько лет читаю темнокожих писательниц — их тексты отличаются и по стилю, и по темам. Они повлияли на мое письмо довольно сильно. У меня есть ощущение, которое со мной разделяет переводчица Маша Бикбулатова: опыт и созданная на основе этого опыта (личного и коллективного) литература темнокожих женщин кажется мне, русскоязычной читательнице и писательнице, гораздо ближе, чем 97% всей русской литературы. Это много с чем связано: общий женский опыт существования в патриархальной системе, хроническое неблагополучие и тяжелейшая коллективная травма в прошлом — общая история рабства, отмененного почти одновременно.
Когда я читала «Возлюбленную» Тони Моррисон, я думала, как круто было бы написать что-то подобное о крепостном праве — из XXI века, через женскую оптику, о героине-женщине. Я лет пять думала на эту тему.
А потом наткнулась на информацию об указе Николая I 1842 года, согласно которому российские подданные, участвовавшие в торговле темнокожими рабами, наказывались, а любому темнокожему рабу, который ступал на российскую землю, автоматически даровалась свобода.
Так родилась идея, и я поняла, что история будет не только о крепостной крестьянке, но и о темнокожей рабыне, которая оказалась в царской России.

Об исторической достоверности
Я читала воспоминания бывших рабов, которые оцифровала и выложила Библиотека Конгресса США. Американские журналисты и писатели собрали в 1920-е годы истории 70-, 80- и 90-летних темнокожих людей, бывших когда-то рабами. Невероятное чтение, ничего подобного о русских крепостных я не нашла.
Изучала на специальных сайтах условия труда, быт и взаимоотношения с хозяевами темнокожих рабов. Изучала, как работала сахарная промышленность в США — она полностью процветала за счет рабства. Читала воспоминания Нэнси Принс (афроамериканская путешественница и писательница XIX века. — Прим. ред.) о России. Изучала афроамериканский фольклор и историю темнокожих людей в России. Читала воспоминания крепостных крестьян: их очень мало, и все, кроме одной истории, — мужские, большая часть со слов крепостных записана людьми из привилегированных сословий. Научные работы о быте русских крепостных — домашних и тех, кто работал на земле. Нашла очень много страшных историй и о крепостничестве, и о рабстве в США.
Достоверность для меня важна, но я понимаю, что все равно в тексте будет много ошибок. Поэтому для меня прежде всего важна достоверность психологическая.
О том, чем крепостные в России похожи на рабов в США
После всего прочитанного меня удивила такая мерзкая зависимость экономик огромных стран от бесплатного, рабского труда. Я говорю как какой-нибудь Некрасов или Герцен сейчас, но истории рабства в США и особенно крепостничества в России замылились у нас в головах, превратились в общие, не вызывающие эмоций бессмысленные фразы из учебников. Когда начинаешь хоть немного копать, ужасаешься масштабу явлений, беспредельностью насилия.
Схожесть рабства и крепостничества в том, что ты не имеешь права на отдельную, самостоятельную жизнь, ни телесную, ни душевную, ни интеллектуальную, потому что ты всегда, с рождения до смерти принадлежишь другому человеку.
А отличие только в том, что формально у крестьян была земля, дом и хозяйство, но опять же все это принадлежало помещику или помещице, как, собственно, и сама крестьянская жизнь.
О литературе в формате сериала
Многие классические романы XIX века выходили по частям в журналах, как сериалы. Так что это не такой уж непривычный для литературы формат. Я пишу «Кожу» тоже по сериям, это интересный опыт.
О культурной апроприации
Я, конечно же, хотела бы, чтобы мою книгу прочли люди самых разных бэкграундов, в том числе условная современная Хоуп — молодая темнокожая женщина. Но, возможно, она бы восприняла всю линию Хоуп как культурную апроприацию, ведь я не темнокожая писательница. Я долго думала об этом и даже попыталась сделать некое объяснение в начале книги, почему считаю для себя возможным писать о темнокожей героине, будучи белой.
Я думаю, diversity («разнообразие») — лучшее, что есть на свете. Другое дело, что не все люди до сих пор к нему готовы.
Читайте также:





